Их называют райтерами. Еще одно иностранное слово, еще одно поветрие, овладевшее умами и сердцами десятков, если не тысяч наших соотечественников, как правило юных.
Вот ведь забавно: мы уже привыкли к этому поветрию. К тому, что с помощью баллончика с краской у нас таинственные и креативные (как им кажется) подростки по ночам размалевывают что ни попадя. Мы привыкли к этому, и я привык, хоть и досадую иногда, когда вижу свежие расписушки на недавно и, очевидно, с трудом и немалыми затратами выкрашенных стенах. Я уже не говорю, что эти стены часто являют собой фасады исторических зданий и памятников архитектуры… Привык, но… недавно выпало мне незавидное счастье минут сорок с бутылкой растворителя оттирать стену в подъезде от подобного «креатива». Вот когда я помянул всех этих «типа художников» незлым тихим словом – не подумайте плохого, я за них помолился. И внимание обратил на это странное творчество уже в масштабе всего города. Обратил и ужаснулся. Всё, вы понимаете, буквально всё размалевано этими затейливыми каракулями, смысл которых (если такой обретается) понять невозможно, но что, очевидно, только прибавляет их авторам в собственных глазах значимости и загадочности. Что они пишут? И откуда это всё? И зачем? Интересные вопросы, честное слово. Потому что при всём кажущемся разнообразии все эти загогулины похожи, как бутерброды в «МакДональдсе».
Я еще понимаю, когда люди, действительно художественно одаренные, воплощают в настенных росписях свой взгляд на жизнь, что-то заявляют или объявляют, о чем-то заставляют задуматься… Понимаю, когда это талантливо и со вкусом исполнено. Но у нас этих рисунков талантливых, самобытных что-то не видно. В лучшем случае – бледное эпигонство. А большей частью именно что одни каляки-маляки, да еще и намалеванные подленько – на свежеокрашенных фасадах и заборах. Такое мелкопакостничество, и не более того. Уши надрать – да и только.
Субкультура стрит-арта, непосредственно связанная с рэп-музыкой и брейк-дансом, зародилась больше 40 лет назад в среде нью-йоркских подростков и изначально была связана с их стремлением как-то себя выразить, утвердиться помимо и вопреки установленным и рутинным нормам «правильной» жизни.
Принадлежность к этому движению позволяла подросткам почувствовать свою особенность, отличность от всего привычного и обыденного, испытать азарт, чувство опасности, проявить себя в неожиданных и экстремальных условиях. И здесь очень важно было делать всё вопреки тому, чему их учили, что вдалбливали с детства в головы, – именно потому, что всё это воспринималось ими как ложь.
В известном смысле зарождение и развитие этой молодежной субкультуры –свидетельство утраты традиции, духовных корней в общественной, социальной и религиозной жизни. Это проявление того, что нельзя скрывать бесконечно пустоты в жизни самих взрослых. И мы в этом смысле не исключение.
Человек без Бога должен постоянно доказывать себе, что он есть, потому что пустота ежедневно убеждает его в обратном. И это страшно. И нужно что-то делать. Как-то себя обозначить, запечатлеть… пусть даже просто свое имя… как-то себя выразить, создать свой стиль (стиль – это уже личность): я есть в этом «куске», и я отличаюсь от остальных. Вот в чем главная «фишка» стрит-арта.
За 40 лет движение породило немало ярких художников, разветвилось на множество стилей и направлений, но вот парадокс: со временем эта «отдельная» культура стала органичной частью культуры современной, которую мы называем постмодернистской. Культуры если и утверждающей что-либо, то только абсолютную относительность чего бы то ни было.
Исключения хотя и существуют, но лишь подтверждают правило.
Можно сказать, что в основе этой культуры лежит утрата Бога, отказ людей от того, что придает их жизни высший, непреходящий смысл. Во всех отношениях. Остается только игра в смыслы, и эта игра безнадежна в своем безумии, потому что красотой теперь можно назвать любое уродство и акцент переносится только на то, чтобы убедить в этом остальных. С какой целью – другой вопрос. И любой ответ будет «правильным». Потому что место бога может занять всё что угодно… По выбору.
Но всё-таки существует и то, что можно назвать искусством, и даже высоким, в мире граффити.
Таков, например, легендарный и неуловимый Бэнкси, работы которого буквально выпиливают болгаркой из стен, чтобы выставить потом на престижных аукционах. Или «Паша 183» – Павел Александрович Пухов, самый, наверное, известный из российских «настенных художников», – к сожалению, недавно умерший. Так вот, если говорить о последнем: он не просто малевал автографы, играя с самим собой в прятки, а жил, верил, размышлял о глубоких и серьезных вещах… размышлял без озлобленности, а в поисках добра и делился своими размышлениями с людьми. Так, противясь засилью прагматизма и алчности в российской действительности, он монтажные плиты на заброшенной стройке превратил в плитки шоколада «Аленка»… – трогательный образчик доверчивости и чистоты. И если уж кому-то непременно хочется рисовать на стенах – учитесь у Паши… не подражайте ему, а просто задумайтесь о том, что и как он делал. И может быть, тогда станет однажды стыдно просто тиражировать собственную глупость и пустоту.
Но… Каким бы гениальным и самобытным ни был наш, отечественный райтер, он неизбежно является частью иной системы культурных ценностей, системы, сформировавшейся в иных условиях жизни – материальной, душевной, нравственной. Становится частью системы западного мира, со всеми его плюсами и минусами. Но это на самом деле еще не так страшно. До поры до времени. В конце концов, можно назвать множество примеров обогащения русской жизни опытом и культурными традициями иных народов. Только при одном условии. Если эти традиции переосмысливались так глубоко, что принимали уже действительно самобытные, своеобразные черты. И главным условием такой глубочайшей творческой переработки можно считать твердое стояние, укорененность «воспринимающей стороны» в своей культурной, и даже больше сказать – в религиозной, мировоззренческой традиции.
Подвох в том, что стрит-райтер изначально «завязан» на иную систему координат. И как бы ни обижался при жизни покойный «Павел 183», когда его называли русским Бэнкси, он, несмотря на всю свою оригинальность, все же вторичен по отношению к лондонскому самородку. Слишком много аналогий, чтобы их не заметить. Это и подчеркнутая анонимность, и специфический нонконформизм, не говоря уже о принадлежности к самому движению стрит-арт, и использование техники трафарета, в широкое употребление введенной именно Бэнкси, и опыты в съемке арт-хаусного кино… Так что и здесь уличный художник, увы, сам того не осознавая до конца, оказывается в культурной ловушке, присутствие внутри которой и мешает ему взглянуть на себя со стороны непредвзято.
Вообще мы в очередной раз как-то слишком легко и вдруг поверили и доверились Западу. Впрочем, и это, кажется, очень по-русски: распахнуть двери, с любопытством запустить в дом шалую толпу чужестранцев и посмотреть, что из этого выйдет, в надежде на неизбывное наше «авось». Слава Богу, что за «авось» этим в конечном итоге стоит милующий нас, бесконечно и незаслуженно, Дух Христов. Может, потому все наши «авось» хоть и выходят нам, как правило, боком, но в конце концов, совершенно даже неожиданно для других народов, – оборачиваются чем-то хорошим, самобытным и добрым. Таков уж наш народ, и такова его жизнь.
Главный мотив в творчестве лучших из райтеров – протест против продажности, меркантильности. Да, это важно, конечно, но должна быть и положительная, жизнеутверждающая альтернатива, а не только факт отрицания. Бескорыстность, но бескорыстность в чем? Можно и страну свою, и душу разрушать вполне искренне и бескорыстно, считая притом, что ты вершишь великое и благое дело. А на деле ты будешь просто марионеткой в руках тех, кто хочет управлять этим миром по-своему, и ты «бесплатно» и «бескорыстно» будешь работать на них, как Буратино на Карабаса, даже не осознавая своего действительного положения. К слову: такие «искренние» и «бескорыстные» артисты, в том числе стрит-артисты, «Карабасу» как раз и милы, и нужны больше всего. Отчасти и потому, что им не надо платить.
Там, где заходит речь не об отрицании только, но об утверждении, – вот здесь в стрит-арте всё очень сложно и запутанно. Оказывается зачастую, что в головах большинства райтеров – полнейшая каша, начиная от панковского пофигизма и до каких-то безумных эзотерических и оккультных идей, и всё это – вот ведь опять примечательно – не представляет собой ничего не то чтобы оригинального, но просто даже положительного, позитивного, в лучшем смысле этого слова. И если мы посмотрим, чем наполнена жизнь райтеров в других странах, то обнаружим зачастую тот же самый «среднестатистический» набор, сформировавшийся в недрах западной жизни, существующий вроде бы сам по себе, но вполне вписывающийся в мейнстрим «актуального искусства».
По-настоящему великую культуру может создать только великая идея, а если говорить точнее – великая вера. И именно утрата чистоты веры влечет за собой упадок культуры и ее вырождение, один из признаков которого – отсутствие положительной, вдохновляющей, если угодно, программы. Потому что важнейшее свойство высокого искусства – стремление к совершенству и истине.
В противном случае это уже не искусство, а китч. И хуже всего, когда подмена остается незамеченной потому, что разница не имеет значения.